Мираж черной пустыни - Страница 106

106

Дэвид Матенге раздражал ее. Она натянула платье через голову и от злости неправильно застегнула пуговицы.

Он был уродом, болваном, трусом. У вспыльчивой Ваньиру просто не укладывалось в голове, как такой умный образованный парень может быть таким медлительным, таким слепым, таким… слабым. Если бы она была на его месте и если бы у нее было такое влиятельное имя и сертификат нулевого уровня, если бы она получала двенадцать шиллингов в неделю, если бы только она была мужчиной, — Ваньиру знала, что могла бы свернуть горы. «Почему, — думала она, прощаясь со своей матерью, перекапывающей их маленький огород, — почему же мужчины не используют силу, которой обладают? Если бы у женщин была эта сила и власть, это был бы совершенно другой мир!»

Это была та же дорожка, по которой Ваньиру восемь лет назад вышла из миссии Грейс Тривертон. В те дни мальчишки очень жестоко обходились с ней, пытаясь запугать ее так, чтобы она перестала ходить в школу. Теперь она знала, что все это они делали потому, что одно ее присутствие в классе заставляло их сомневаться в своем превосходстве над девочками. Мужчины могли так и пребывать в полной безопасности с этой стороны до тех пор, пока женщины остаются безграмотными и постоянно беременеют, но образованные независимые женщины путали их, заставляя беспокоиться и метаться, как стадо, почуявшее запах льва. Ваньиру знала, что она угрожает их мужскому достоинству, и нарочно вела себя так, чтобы заставить их действовать.

Именно это больше всего раздражало ее в Дэвиде Матенге. Он умел говорить, но не действовать. И неужели он думает, что может обмануть кого-то, созвав этот митинг тогда, когда всем вокруг известно, что вождь Джон Мучина находится в Найроби? Разумеется, Дэвид хотел избежать ареста, все слышали рассказы о том, что происходило с африканскими агитаторами в тюрьме. Но Ваньиру не уважала парня, который стоял и произносил прекрасные речи только тогда, когда это было безопасно, а затем, когда появлялись представители властей, тихо исчезал.

Она прошла мимо нескольких мальчишек, своих сверстников в накидках, которые гнали по грязной дороге стадо овец. Они уставились на нее — Ваньиру-чудачку.

Девушка гордо выпрямилась и с достоинством прошла мимо них — грудью вперед, покачивая бедрами, шлепая босыми ногами по грязи, свободно болтая длинными сильными руками.

Семнадцатилетняя Ваньиру прекрасно осознавала, кто она такая и что собирается делать в жизни. И почти всем, чем владела, она была обязана своей матери, которая, оставшись без мужа с девятью детьми на руках и чахлым огородиком, нашла в себе отвагу изменить будущее. Она выбрала одну из своих дочерей — Ваньиру и стала внушать ей, что она не должна принадлежать мужчине. Когда Ваньиру окончила начальную школу Грейс, ее мать позаботилась о том, чтобы дочь одной из первых приняли в новую школу для девочек-африканок в Найэри, где девочки переходили на более высокую ступень образования. Эти школы получили наименование кирири по названию той части хижины, в которой спали девочки племени кикуи. Ваньиру только что окончила эту школу и собиралась поступить в Гражданский госпиталь для коренного населения в Найроби в качестве студентки. Все это предусматривала новая программа обучения африканских девушек профессии медсестры.

Толпа на митинге была огромной. Дэвид выбрал известное всем — у самого края поселка Найэри — место: прежде там возвышалось священное фиговое дерево. А для того чтобы еще больше привлечь к себе сердца своих слушателей и полностью овладеть их вниманием, Дэвид взобрался на гигантский пень, оставленный католическими священниками, после того как спилили само дерево. Не было среди присутствовавших ни одного, кто бы не угадал, какой подтекст был в действиях молодого Матенге.

Когда появилась Ваньиру, Дэвид уже начал свою речь. Она пробралась сквозь ряды расставленных велосипедов, самого ценного имущества африканцев, и стала слушать.

— Когда белые люди впервые приехали сюда, — говорил Дэвид, — мы думали, что они приехали ненадолго. Нашим отцам и многим присутствующим здесь они показались людьми, блуждающими по свету в поисках своей родины. К сожалению, мы позволили им остаться, радушно приняли их и щедро поделились с ними дарами земли кикую. Но белые люди стали жадными, а мы теперь знаем, что они прибыли сюда, чтобы остаться. Сначала они ввели налог на хижины, который не имел ничего общего с нашими традициями. И единственная плата, которую они готовы были принять, — это деньги, которых у нас не было, единственным же способом получить эти загадочные деньги оказалась работа на белого человека или обмен на нашу собственную землю. Потом они ввели унизительную систему кипанде и заставили нас носить на шее значки с нашими именами, такие же, как носят их собаки! Наконец, они пытаются расколоть наш племенной союз, превращая бесценные древние традиции, такие как знахарство и обрезание девушек, во что-то незаконное. Когда мы жалуемся, белый человек говорит нам, что делает это ради нашего собственного блага, как будто мы дети! Он говорит, что учит нас ценности регулярной работы, что показывает нам все преимущества современной европейской жизни. Однако он учит нас думать только о себе и повернуться спиной к своим семьям и предкам!

Толпа заволновалась, люди согласно кивали головами. Ваньиру заметила, что в то время как молодые люди жадно вслушивались в зажигательную речь Дэвида, большинство старших в накидках стояли в стороне, опираясь на свои длинные копья. Сама того не желая, Ваньиру увлеклась убедительной и яркой речью Дэвида.

106