Его охватило сильное желание защитить ее, прижать к себе и укрыть от всего того, что ему самому суждено познать в этом большом мире. Кения была всего лишь маленькой, изолированной страной. А Дебора была ребенком сельской, отсталой провинции. Что она знала о жизни?
— Со мной все будет в порядке, — растерянно ответила она, потрясенная мощью его прикосновения, страстью, звучащей в его голосе. Что с ним произошло? Откуда взялась эта сила, эта страстность?
Дебора подняла руки и сняла с него очки. Он смотрел на нее глазами, которыми его предки много веков назад наблюдали за передвижением льва в высокой рыжей траве. Она утонула в этом взгляде, ощутила, как энергия перетекает из его ладоней в ее руки. Кристофер захватил, пленил ее. Внезапно ей стало трудно дышать.
— Дебора, — тихо произнес он, все так же крепко сжимая ее руки. — Я не могу просить тебя остаться. У меня нет такого права. Ты должна ехать и добиться в этой жизни всего, что только в твоих силах. Но… пообещай мне, Дебора, что…
Она ждала. Теплый ветерок колыхал листья над их головами. Солнечные зайчики прыгали по их лицам.
— Что пообещать? — прошептала она. Сердце ее, казалось, вот-вот выскочит из груди. «Скажи это, Кристофер. Прошу тебя, скажи».
Но слова не слетали с его губ. Все случилось слишком быстро — этот резкий переход от дружбы с Деборой Тривертон до любви к ней как к женщине. Через мгновение Кристоферу показалось, что он пересек какую-то опасную черту — черту, приближения которой он не заметил, через которую переступил, сам того не осознавая. Он был не готов к этому внезапному порыву страсти, этому нежданному, запретному желанию схватить ее в свои объятия и поцеловать. И не только поцеловать.
И он не знал, как ей сказать об этом. Он подумал о далекой Калифорнии, о тех мужчинах, которых Дебора там непременно встретит, мужчинах, подобных ей, — белых. Она уедет из Кении, со страхом осознал Кристофер, и никогда больше не вернется сюда.
— Дебора, — произнес он наконец, — пообещай мне, что ты никогда не забудешь, что Кения — твой дом. Здесь твоя родина. Здесь живет твой народ. Там, в другом мире, ты будешь чужой. Ты будешь диковинкой, ты будешь непонятой. Мир нас не знает, Дебора; он и понятия не имеет о том, как мы живем, о чем мечтаем. В Англии ко мне относились как к чудаку. Вокруг меня вечно кружили люди, которые хотели со мной познакомиться, но друзьями я так и не обзавелся. Они и представления не имеют о том, что такое быть кенийцем, насколько мы не похожи на других. Они могут сделать тебе больно, Дебора. А я не хочу, чтобы тебе было больно.
Она пропала, потерялась — в его глазах, в его руках, крепко сжимавших ее. Этого странного, пугающего мира, о котором он говорил, больше не существовало, оставался лишь кусочек реки и на ее фоне — она и Кристофер.
— Пообещай мне, — повторил он звенящим голосом, — что ты вернешься домой.
Язык ей не повиновался.
— Обещаю, — прошептала она. И, когда он отпустил ее руки, резко отвернулся и зашагал прочь, ей показалось, что вместе с ним из ее жизни ушел солнечный свет.
Сара была невероятно зла.
Вот уже две недели она путешествовала по Кении в поисках «кенийской моды», а никакой моды так и не нашла.
Она шла по древним улочкам Малинди — экзотического, обветшавшего города, бывшего порта, где торговали арабами. Смотрела на белые стены домов, на закутанных с ног до головы женщин, на многолюдные рынки, на цветущие манговые деревья и чувствовала себя так, будто очутилась в далеком прошлом. Сара разозлилась еще сильнее.
Она начала свои поиски около озера Виктория, где посетила племя луо. Она изучала их, делала зарисовки — за работой, на рынке, возле костров — и обнаружила, что большая часть мужчин носят широкие брюки или шорты, а женщины — канги. После этого она поехала к племенам масаи и самбуру, где увидела на женщинах и мужчинах обыкновенные красные накидки шуки — либо завязанные на плече, либо обернутые вокруг тела под мышками. Женщины племен камба и таита также носили канги, иногда даже поверх европейского платья или блузки, а зачастую и на голове в качестве шарфов. В этой одежде преобладал красный цвет; коричневый также пользовался большой популярностью, особенно у тех, кто до сих пор носил набедренные повязки и накидки из мягкой кожи. Здесь, на побережье, где чувствовалось сильное влияние арабской культуры, мусульманки, с головы до ног укутанные в одежду, так что видны были только глаза, носили исключительно черное, а индианки — яркие сари, привезенные из Индии. Сара объездила Кению вдоль и поперек, ее альбом был полон зарисовок, а ожидаемое вдохновение к ней так и не пришло.
Ей было жаль, что Дебора не смогла поехать вместе с ней. Они бы превратили эту поездку в настоящий праздник и хорошо отдохнули, путешествуя по глубинке. Для Деборы, которая через несколько недель уезжала в Америку, это стало бы отличными проводами, к тому же она бы помогала ей советами и выслушивала ее идеи.
Но в охотничьем домике «Килима Симба» в честь нее устроили прощальную вечеринку, и Дебора вынуждена была поехать туда. Поэтому она уехала с Терри Дональдом, а Сара отправилась к мистеру Мваи выпрашивать у него машину: тот вошел в ее положение и любезно согласился одолжить автомобиль.
Двухнедельный срок истекал: машину нужно было возвращать владельцу. Сара много где побывала и много чего увидела, но ничего интересного не нашла: единственное, чем она располагала на данный момент, — это сотня безликих рисунков.
Она сидела на скамейке, «смотрящей» на прибрежный белый песок и зеленоватые коралловые рифы, в тени пальмы, и наблюдала за группой европейцев, изучающих территорию вокруг древней разрушающейся мечети.