— А твоя мать? Что от нее слышно?
В голове у Деборы всплыло воспоминание. Ей было восемь лет, и она была в охотничьем домике «Килима Симба». Ей захотелось в туалет, и она выскользнула из своей палатки. Проходя мимо палатки своей матери, она услышала голос: «Дебора для меня ничего не значит, Джеффри. Я договорилась с тетей Грейс, что она будет жить у нее».
— Мама нам теперь очень редко пишет, — ответила Дебора, думая о последнем письме от матери, формальном, безразличном. — Но она говорит, что дела на овечьей ферме идут хорошо, и Австралия ей все так же нравится. На каждое Рождество она посылает тете Грейс и мне по шерстяному свитеру.
Они снова замолчали. Глаза Кристофера по-прежнему были скрыты за солнечными очками, Дебора же смотрела на реку, на прозрачную воду, которая перекатывала гальку и водоросли.
Стояла необычайная для августа жара; казалось, зной сочится из самой земли и окутывает их жаркими волнами. Дым от печей в домиках кикую наполнял воздух острым кисловатым запахом. Со стороны поля для регби раздавались крики игроков; среди кофейных деревьев мистера Сингха урчали моторы. На руку Деборы села пчела, она смахнула ее.
Кристофер снова осмотрелся, медленно поворачиваясь, чтобы вобрать в себя всю окружающую его картину, бесчисленные фермы, которые покрывали теперь местность. А ведь когда-то здесь была непроходимая чаща. Столетия назад здесь шли войны с масаями, его предки поклонялись деревьям и диким зверям, а не так давно тут нашли прибежище борцы за свободу May May. Теперь же всюду, насколько хватал глаз, были заплатки зеленого цвета, аккуратно поставленные на красной ткани земли. Полуголые ребятишки пасли коз и коров; женщины пололи сорняки, согнувшись над грядками, или собирали овощи. Это был мирный, спокойный пейзаж, и Кристофер страшно скучал по нему все четыре года учебы в Англии.
Наконец он снова посмотрел на Дебору, которая стояла в луче солнечного света, задумчиво глядя на воду, совсем как в тот день, десять лет назад, когда он впервые встретил ее.
Он подумал о письмах, которые она ему посылала раз в неделю, в течение четырех лет. Он все их бережно сохранил.
Поначалу Кристофер, с одной стороны, тосковал по Кении, но одновременно был захвачен новой жизнью в Оксфорде. Тогда он лишь скучал по веселому товарищу своих юных лет, по чудесной маленькой девочке, которая сделала его жизнь с бабушкой более веселой. Он скучал по Деборе точно так же, как по Саре и матери, как по своим товарищам, с которыми вместе играл в регби.
Но потом прошел первый год его учебы, затем наступил второй, а письма от Деборы неизменно приходили каждую неделю, и он обнаружил, что ждет не дождется, когда придет новое письмо и он сможет укрыться где-нибудь один на один со словами, написанными Деборой, найти хоть несколько мгновений в своей занятой жизни и провести их с ней, там, в Кении. Наверное, его чувства к ней начали меняться, когда изменились ее письма. Детскость постепенно исчезала из них, на смену ей медленно приходила зрелость. Дебора рассказывала ему о серьезных вещах: о правительстве, о событиях в мире, о своей мечте стать доктором, и задавала ему тысячу вопросов о нем самом, об учебе, о планах на будущее. Письма от Деборы были ниточкой, которая связывала его с Кенией; благодаря им он никогда не чувствовал себя оторванным от дома. И никогда не чувствовал себя оторванным от нее, напротив, с каждым ее письмом он становился ей все ближе. И она стала значить для него очень много.
Со стороны хижины Сары послышались спорящие голоса.
— О боже, — произнесла Дебора. — Опять они за свое. Твоя мама ужасно сердита на Сару. Она тебе рассказывала об этом?
— Да. Сначала, когда Сара написала мне от том, что ушла из Эджертонского колледжа, я тоже был против. Но я знаю свою сестру. Она сумеет добиться своего. Маме следовало бы уже понять, что спорить с Сарой бесполезно.
— Они очень похожи друг на друга, верно?
— Интересно, а где бабушка?
— Она отправилась принимать роды. — Дебора не могла отделаться от чувства смущения, казалось, она должна была что-то говорить, чтобы заполнить пространство между собой и Кристофером. — После независимости дела у Мамы Вачеры идут очень неплохо. Люди возвращаются к традиционным методам лечения, и старые знахари, выйдя из подполья, процветают. Как твоя бабушка.
Кристофер задумался. Он собирался стать доктором через четыре года и тоже намеревался процветать.
— Кристофер, мне нужно тебе что-то сказать, — быстро сказала Дебора. — Я тебе об этом не писала — хотела сказать при встрече. Я получила стипендию Ухуру и могу поехать учиться в Калифорнию.
Она не заметила никакой реакции с его стороны, только увидела свое двойное отражение в стеклах его очков. Он немного помолчал, потом произнес:
— В Калифорнию. Надолго?
— На три года.
Он снова замолчал. Его глаза по-прежнему были спрятаны за темными стеклами. Казалось, весь мир затаил дыхание. Замолкла река, затихли птичьи трели в кронах деревьев. Затем Кристофер шагнул к Деборе и положил ладони на ее обнаженные руки. Напряжение нарастало, они оба это остро почувствовали. Глядя на нее, Кристофер еще крепче сжал ее руки.
Дебора была самым старым и самым дорогим другом. Когда-то она спасла его от детского одиночества и взяла с собой в свой солнечный мир. Ее письма поддерживали его все это время, и он мечтал снова увидеть ее. Но теперь все было по-другому. Что-то изменилось.
Неожиданно Дебора показалась ему маленькой, беззащитной.
— Будь осторожна, — произнес он с тревогой. — Мир такой огромный, намного больше, чем ты можешь себе представить. Ты знаешь только Кению, Дебора, и то лишь часть ее… — Голос его прервался. Он хотел сказать больше, озвучить это странное, новое чувство, которое так неожиданно охватило его. Он смотрел на нее, чувствовал ладонями ее теплую кожу и думал: «Она такая невинная».