Мираж черной пустыни - Страница 152

152

— Есть вероятность то, что убийство совершила она?

Грейс покачала головой:

— Я не думаю, что Роуз способна на убийство. Особенно таким образом — нож использовали со знанием дела.

— Было время, когда нам и в голову не могло прийти, что мама может прятать сбежавшего военнопленного и иметь с ним роман!

Грейс посмотрела на племянницу:

— Не будь такой жестокой, Мона. Представь, как мать страдает.

— Она уж точно не думала, что мы можем пострадать от ее эгоизма! Эти ужасные зеваки в зале, у них уши просто шевелятся, когда гадкий прокурор выставляет нашу семью на позор! А вы! — Она гневно повернулась к Бэрроузу. — Вы зачем стали разбирать эту дурацкую историю с Мирандой Вест?

— Мне пришлось, леди Мона, — тихо ответил он, растягивая слова на южноафриканский манер: — Обвинитель старается построить свою линию на том, что ваша мать была порочным человеком. Прокурор убеждает жюри в том, что отец был безупречным, святым, что он фактически сделал благородное дело, убив итальянца. А в его лице Кения понесла невосполнимую потерю. Упомянув историю с миссис Вест, я просто показал жюри, что Валентин Тривертон был человеком со своими слабостями и недостатками, он изменял жене много раз, а она лишь однажды.

У Моны слезы подступили к глазам. Как ей хотелось, чтобы Джеффри был дома. Он должен был приехать со дня на день.

— Как ты думаешь, что они строят в роще? — поинтересовался Том Хопкинс, чтобы изменить тему и как-то снять скопившееся напряжение. — Чем-то напоминает языческий храм.

Поскольку Грейс не могла надолго оставлять миссию, ей приходилось часто ездить на север и заодно проверять, как идут дела на стройке непонятного объекта, который возводился по приказанию Роуз в эвкалиптовой роще. Это было здание достаточного большого размера, пришлось даже очистить от деревьев значительный участок леса. По силуэту оно все больше напоминало церковь. Строители работали днем и ночью. Отважившись заглянуть внутрь, Грейс обнаружила, что там еще ничего не было: голые стены, пол, мраморные колонны, поддерживающие куполообразный потолок. Но на прошлой неделе появился дополнительный предмет, и предназначение сооружения стало более понятным.

Рабочие установили алебастровый саркофаг.

Камнерезчики завершали работу над перемычкой дверного проема: «Sacrario Duca d Alessandrao».

— Это последний приют Карло Нобили, — тихо сказала Грейс.

— Склеп? Она похоронит его в своей роще за моим домом? Это чудовищно!

— Мона…

— Я пойду подышу свежим воздухом, тетя Грейс. А потом, пожалуй, поужинаю в своей комнате.

Грейс попыталась остановить ее, но Мона уже шла по просторному двору, ей вслед поворачивались и шептались.

На улице она остановилась, прислонилась к дереву и осталась стоять, засунув руки в карманы брюк. Пассажиры в проезжающих автомобилях откровенно разглядывали ее; женщины, собравшиеся на веранде, бросали в ее сторону оценивающие взгляды и шушукались. На улице валялась старая газета. Это было не местное издание, a «New York Times». На первой полосе был размешен материал о скандальном судебном процессе по делу об убийстве Тривертона. С трудом Мона сдерживала слезы и ярость, ее переполняли унижение и чувство, что ее предали.

Через дорогу стояла группа африканцев в военной форме. Негромко переговариваясь, они передавали по кругу единственную сигарету, наслаждаясь короткими сумерками. Когда к ним приблизилась белая пара, они сошли с тротуара и приподняли головные уборы, как полагалось по уставу. В одном из военных Мона узнала Дэвида Матенге.

С начала суда он не пропустил ни одного дня. Вместе с матерью, подобно двум зловещим птицам, они наблюдали за происходящим с галереи, словно стервятники, ожидающие, когда добыча испустит последний вздох. Мона ненавидела их так же, как и белых, что приходили поглазеть и посмаковать постыдное падение семейства, которое они некогда почитали.

Их взгляды пересеклись.

— Мона! — раздался голос позади.

Она повернулась. Грейс махала ей рукой, приглашая вернуться в клуб.

— В чем дело? — Мона поднималась по ступенькам.

— Пойдем! У меня есть для тебя сюрприз!

Мона, ничего не понимая, шла за тетушкой. Вокруг камина собралась толпа. Когда она увидела, кто стоит посередине, то не удержалась и воскликнула:

— Джеффри!

Она помчалась к нему и утонула в крепких объятиях.

— Джеффри! Как хорошо, что ты приехал! Как я рада видеть тебя!

— Мона, ты все так же прекрасна! Я надеялся, что мне удастся выбраться пораньше, но эта армейская бюрократия не дала. — Он отпустил ее и добавил: — Мне так жаль дядю Валентина и тетю Роуз.

Она взглянула на молодого человека и отметила, что за пять лет, проведенные в Палестине, он словно стал выше и гораздо более привлекательным. И выглядел старше, как будто пески и горячий ветер Среднего Востока закалили его. Хотя ему было всего тридцать три, на его висках и в усах появились серебряные пряди, морщинки вокруг глаз словно напоминали о военных невзгодах. Мона знала, что не один раз ему грозила гибель от бомб террористов.

Последний раз они говорили о браке еще до войны, когда она попросила дать ей время подумать. Он не затрагивал эту тему в своих письмах, явно ожидая, что следующий шаг сделает она. И сейчас Мона была готова к этому. Теперь, когда он вернулся, она постарается разобраться во всем этом кошмаре…

— Это Ильза, — делая шаг назад, он представил молодую блондинку, которую держал за руку.

— Ильза? — повторила Мона.

152