Мираж черной пустыни - Страница 117

117

Она поднялась по ступенькам на веранду, где доставленные из Калифорнии фуксии только выпускали первые листочки, и с удивлением оглянулась по сторонам. У нее была привычка пить чай по утрам на веранде и просматривать почту. Марио никогда не забывал приготовить стол, накрыть его и поставить чашку. Но стол был пуст, на нем не было даже белой скатерти и ежедневной почты.

— Марио! — позвала она.

Ответа не последовало.

Она вошла в тишину своей просторной гостиной комнаты.

— Марио!

В доме было тихо.

Грейс пошла на кухню и заметила, что чайник не стоит на плите. Она налила воды и поставила чайник на огонь, затем вернулась назад в гостиную, где на большом богато инкрустированном столе заметила свою почту.

Раздумывая о том, куда же делся Марио, который был надежен, как солнечный рассвет, Грейс начала просматривать письма.

За прошедшие восемь лет Джеймс Дональд так и не приобрел привычки писать Грейс хотя бы раз в месяц, но его последнее письмо сильно запаздывало. И в сегодняшней почте от него ничего не было.

Однако Грейс была приятно удивлена, когда обнаружила чек на авторский гонорар от своего издателя в Лондоне и приложенное письмо. В нем говорилось о том, что, учитывая успехи медицины и науки за последние годы, Грейс стоит подумать о новом переработанном издании книги.

Утренняя почта принесла еще одно приятное сообщение: сообщение из банка уведомляло о том, что на ее счет, который в течение нескольких лет не пополнялся, поступил ежегодный анонимный взнос, и теперь общая сумма увеличилась вдвое. Ферма Дональда под руководством такого специалиста, как Джеффри, приносит хороший доход.

Отложив все остальное на стол рядом со своим журналом, Грейс еще раз позвала Марио. Но его не было в доме.

Она вернулась на кухню, чтобы заварить себе чай и заметила на столе газету, последний выпуск «Восточноафриканского Стандарта», который доставили только сегодня утром и который она еще не читала. Увидев заголовок на первой странице, она поставила чашку и схватила газету.

— Боже мой! — пробормотала она. Затем, вспомнив о Моне, свернула газету и поспешила прочь.

Она вошла в большой дом через заднюю дверь и удивилась, заметив, что кухня совершенно пуста, а плита холодная. В парадной гостиной старые дедушкины часы старательно тикали в давящей тишине. Гостиная была оформлена в темных мрачных тонах, головы импал и буйволов смотрели вниз на стулья и диваны, на которых уже многие недели никто не сидел. Отполированные крышки мебели и поблескивающее серебро были единственным указанием на присутствие в доме человека с тряпкой, который все же изредка протирал их.

Грейс остановилась и вслушалась в тишину. Она знала, что Валентин, горюющий из-за смерти сына, уехал на озеро Танганьика охотиться на львов. Роуз переживала тяжелую утрату по-своему: удалилась в «монастырь» — свою эвкалиптовую рощу. Но где же Мона?

Она услышала какой-то звук. Обернувшись, Грейс заметила в гостиной человека: Джеффри Дональд поднялся с кожаного дивана и сказал:

— Привет, тетя Грейс. Надеюсь, я не напугал тебя.

— Где слуги?

Он пожал плечами:

— Понятия не имею. Никто не подошел к двери, когда я стучал. Я сам вошел.

— Где Мона?

— Наверху. Я видел ее в окно. Она не хочет спускаться вниз и разговаривать со мной.

— Ты это видел? — Грейс передала ему газету.

Брови Джеффри поднялись от удивления:

— Вот это да! Отличная новость, не так ли?

— Надеюсь, что и Мона так решит. Возможно, это немного успокоит ее. Я поднимусь, повидаюсь с ней, Джеф. Поставь чайник на огонь, я приведу ее вниз.

«Когда мертвые забыты, они умирают дважды».

Где она читала это? Мона никак не могла вспомнить. Это было не очень важно, но было правдой. И вот почему она никогда не сможет забыть о своем брате.

Мона сидела у окна в кресле в комнате Артура, осматривая бесконечные ряды кофейных кустов, тянущиеся в сторону горы Кения. В руках она держала стихотворение, написанное Тимом Хопкинсом, которое он передал ей утром в тот день, когда должен был состояться парад. Ей так и не представился случай передать его брату. Она читала его столько раз, что выучила наизусть.

— Мона! — окликнула ее Грейс, стоя в дверях. Войдя в комнату, она вздрогнула от холода и удивилась, что племянница не замечает его. Подойдя ближе, Грейс с тревогой стала рассматривать девушку. Мона унаследовала красивые черты лица своего отца и его смуглую кожу, но за прошедшие несколько недель ее кожа стала совсем бледной. Обычный для всех британских колонистов в Кении загар сошел и превратился в нездоровую бледность, которая контрастировала с ее черными глазами и волосами. Она сильно похудела, платье висело на ней.

— Мона! — повторила Грейс, устраиваясь напротив нее в большом кресле у окна. — Джеффри внизу. Почему ты не хочешь его видеть?

Но девушка не ответила.

Грейс вздохнула. Она знала, Мона считала себя виновной в смерти брата. Она считала, что, если бы не настояла на том, чтобы именно его выбрали перерезать ленточку, он мог бы сидеть в полной безопасности на одной из трибун в тот момент, когда произошло несчастье. Она обвиняла и Джеффри Дональда, который не сделал ничего в тот момент, когда был убит ее брат. Валентин тоже был виновен в том, что не обошелся с африканцами как-то иначе, и еще в том, что позволил Дэвиду Матенге сбежать. Даже леди Роуз в глазах Моны была большей преступницей, потому что никогда не была для Артура хорошей матерью.

И наконец, Мона обвиняла Дэвида Матенге в смерти своего брата.

117