Она прикоснулась кончиками пальцев к его рту.
— Мы не должны говорить об этом. Никогда.
— Роуз, мне необходимо поговорить с тобой.
Она кивнула.
— Я слышала о том, что случилось с миссис Вест, Валентин, мне очень жаль.
В его взгляде появилось страдание. Он с силой сжал спинку ее стула.
— Я люблю тебя, Роуз, — сдавленным голосом произнес он. — Ты веришь мне?
— Да, Валентин.
— Я понимаю, что после всего я не могу рассчитывать на твою любовь, но…
— Я очень люблю тебя, Валентин.
Он заглянул в ее светло-голубые глаза и понял, что она говорит правду.
— Мне нужен сын, — тихо сказал он. — Ты должна понять это. Мне нужен сын, чтобы он унаследовал то, что я создал.
— А разве Мона не сможет этого сделать?
— Конечно нет, дорогая. Ты же это знаешь.
— Ты хочешь, чтобы я родила тебе сына? — спросила она.
— Да.
— Это пугает меня, Валентин.
— Я не сделаю тебе больно, Роуз. Я никогда не заставлю тебя страдать. Больше мне не к кому обратиться с такой просьбой, — он склонил голову. — Если ты сделаешь это для меня, я дам тебе обещание. Роди мне сына, Роуз, и я больше никогда не войду в твою спальню.
Она прикоснулась холодной, тонкой рукой к его щеке. В ее глазах появились слезы. Валентин вернулся к ней; и он любил ее.
— Тогда я согласна на это, — решила она.
12 августа 1922 года лорд Тривертон наконец получил долгожданного сына и наследника. Роуз выполнила свою часть сделки. А Валентин — свою.
Мона только что решила, что готова к побегу. Ей лишь нужно было выбрать подходящий момент.
Ее мрачный взгляд блуждал по заполненным людьми улицам Парижа, которые проносились за стеклом их лимузина, направляющегося к вокзалу. Она разглядывала пешеходов на тротуарах, затем обернулась, чтобы рассмотреть замершую на минуту процессию из блестящих на солнце лимузинов. Мона ехала вместе с матерью в первой машине, в следующей была Сати, индианка — няня Моны, личный секретарь леди Роуз и маленькая африканская девочка по имени Нджери. Еще две машины, заполненные многочисленным багажом и коробками с покупками Роуз, с сидящими в них двумя служанками, следовали за ними. Все вместе эти блестящие черные машины с задернутыми занавесками на окнах, скрывающими пассажиров от посторонних взглядов, представляли собой редкое зрелище. Весь кортеж направлялся к площади Согласия.
Мона чувствовала, как тяжело у нее на душе. За эти восемь недель, проведенных в Париже, преимущественно в стенах отеля «Георг V», потому что шум и толпа раздражали Роуз, Мона так и не смогла отговорить свою мать от поездки в Суффолк. Теперь же они направлялись на вокзал, где должны были пересесть на паром, который доставит их в Англию. Мону оставят там.
Какой же это отвратительный город с гротескными зданиями и обнаженными статуями, странными мостами, переброшенными через холодную широкую реку. Первый взгляд на Париж ужаснул Мону. Она никогда прежде не видела такого множества людей, никогда не слышала такого шума. Небо едва проглядывало в разрывах между крышами. Это напоминало ей ульи, которые делало племя Вакамбы. Все в Париже куда-то спешили. Люди торопливо бежали по тротуарам с поднятыми воротниками, их лица были покрасневшими и измученными. Они перебегали с одной стороны улицы на другую, шли по асфальту от одной каменной стены к другой. Здесь не было ничего природного, естественного, все было спланированным и организованным. Из окон и дверей домов раздавались звуки джаза, дико разряженные американские девушки приглашали своих кавалеров посидеть в уличных кафе, демонстрировали всем свои сигареты и шелковые чулки. Мона хотела вернуться домой, назад в Белладу, в миссию тети Грейс. Ей хотелось снова свободно носиться, сбросить с себя эти ужасные тряпки, которые мать купила ей в каком-то месте, которое называлось салоном. Она мечтала вновь оказаться рядом с друзьями — Гретхен Дональд и Ральфом, которому было уже четырнадцать лет и который был так хорош собой, что Мона по уши влюбилась в него.
Почему, почему ей надо уехать из Кении?
— Мама, — она бросила пробный шар.
Роуз не подняла головы и не оторвалась от романа Скотта Фицджеральда, который читала в этот момент.
— Да, дорогая?
— Не могли бы мы на некоторое время отказаться от этого? Пока я немного не подрасту?
— Ты будешь в восторге от интерната, дорогая. Лично я была в восторге, — мягко улыбнулась Роуз.
— Но почему я должна ходить в школу-интернат в Англии? Почему я не могу ходить в школу-интернат в Найроби?
— Я уже объясняла тебе это, дорогая. Мы хотим нечто лучшее, чем интернат в Найроби. Ты дочь графа, ты должна получить достойное образование, которое будет соответствовать твоему статусу.
— Но Гретхен и Ральф ходят туда!
Роуз отложила в сторону книгу и улыбнулась дочери. Бедный ребенок! В десять лет вряд ли можно ожидать от нее понимания.
— Ты должна быть воспитанной. Как настоящая леди, Мона. Гретхен Дональд станет женой фермера. А это большая разница.
«Но я не хочу становиться леди! Я хочу жить в Белладу и выращивать кофе!» — хотелось закричать Моне. Она знала подлинную причину, из-за которой ее везли в Англию: родители не любят ее.
— Мамочка, обещаю тебе, я буду хорошо вести себя, всегда делать то, что мне говорят, обращать внимание на уроки, и я больше не буду сердить тебя и папочку!
Роуз с удивлением взглянула на нее.
— Что такое? Мона, дорогая, кто внушил тебе такие глупые представления? Школа-интернат — это не наказание. Ты должна радоваться тому, что едешь туда!