Мираж черной пустыни - Страница 231

231

— Э-э, ты учишься здесь? — спросил он.

— Да.

— На каком факультете?

— На медицинском, на подготовительных курсах.

— Круто. А я на философском, хотя до сих пор не могу понять, какого черта я буду делать с дипломом философа. Значит, медицина, да? В какой мединститут собираешься поступать?

— Еще не знаю. Я живу одним днем.

— Классный акцент. Ты из Англии?

— Нет. Из Кении.

— Круто! Мой двоюродный брат ездил в Кению с Корпусом мира. Долго там не протянул. Вернулся. Слишком грязно, сказал. А я и не знал, что в Кении еще остались белые. Двадцать лет назад там, кажется, было восстание зулу?

— May May, — поправила его Дебора.

Он пожал плечами.

— Один черт. Тебе принести чего-нибудь поесть? Они здесь готовят обалденные блюда с карри. Эй! Ты куда?

Дебора проворно протиснулась сквозь толпу людей, нашла двери, выходящие на патио, и выскочила в теплую калифорнийскую ночь.

Она бегом пересекла лужайку и села на пустую скамейку. Она чувствовала, как драгоценный камень, которым была ее боль, разрастался в ней, пока не заполнил все ее тело и не начал прорезать его своими острыми гранями. Чужая ночь начала поглощать ее; душа земли, которая так и не стала ей родной, украдкой кружилась вокруг нее, словно примеряясь к ней, словно решая, оставлять ее здесь или нет.

«Я не должна любить тебя, Кристофер. Я не должна думать о тебе как о любимом мужчине…»

Наконец Дебора дала волю чувствам и заплакала, как плакала практически каждый день, с тех пор как уехала из Кении, с того самого дня, когда нашла любовные письма своей матери. Дебора смутно помнила, что было потом. Не помня себя от горя, она нашла дорогу к миссии и позвонила поверенному своей тети. «Я хочу отписать этот дом монахиням, — сказала она ему. — И я хочу, чтобы вы как можно быстрее продали Белладу, вместе со всем, что там есть. Мне все равно, сколько вы выручите. Я уезжаю из Кении и никогда больше не вернусь сюда».

В ту ночь она даже не осталась ночевать в миссии; там было слишком многолюдно. Она поспешно собрала свои вещи и уехала в Найроби, откуда, проведя бессонную ночь в отеле «Норфолк», первым же рейсом улетела в Лос-Анджелес. Руководство студенческого городка разрешило ей досрочно въехать в общежитие, где она провела целую неделю в полном одиночестве и душевных терзаниях. Потом начались занятия, и Дебора с головой окунулась в насыщенный учебный процесс.

Она пыталась написать письма Саре и Кристоферу. Но не смогла. Кристофер не должен был узнать правду. Для кикую инцест был одним из самых страшных и непростительных грехов. Это будет терзать его всю оставшуюся жизнь и сделает очень несчастным.

Не могла она написать и Саре. Дебора оставила ткань у сестры Перпетуи, попросив вернуть ее Саре Матенге. С тех пор Дебора больше не видела свою подругу.

Кто-то шел по лужайке. Дебора знала, кто это был. Пэм Вестон. Дебора надеялась, что девушка не увидит ее, сидящую на скамейке в одиночестве, и с облегчением вздохнула, увидев, что Пэм присоединилась к веселящейся толпе.

Пэм Вестон была одной из новых «свободомыслящих» подруг Деборы. «Бог мой, — заявила она как-то вечером в столовой, — девственность — это всего лишь состояние души. Девушки больше не хранят себя до первой брачной ночи. А те, кто это делает, совершают большую ошибку. Они позволяют мужскому шовинизму манипулировать ими».

Это было сказано три недели назад, когда Дебора пила кофе со своими новоиспеченными подругами. Они приняли ее в свои ряды с большей охотой, чем воинственно настроенные чернокожие девушки, однако, чтобы быть одной из них, нужно было соблюдать некоторые правила.

— Девушка, которая бреет ноги, скована предрассудками, — сказала Пэм, и все с ней дружно согласились.

Эти девушки казались Деборе, которая никогда раньше не слышала о женской эмансипации, очень странными. Новости из-за океана приходили в Кению слишком поздно и сообщались лишь после того, как проходили полную правительственную цензуру. Они приняли Дебору из-за ее акцента за англичанку и очень удивились, узнав, какой невежественной была та в некоторых вопросах. Дебора не знала таких имен, как Глория Стейнем и Бетти Фридан, не имела ни малейшего понятия о том, что такое мужской шовинизм. Для них Дебора была ходячим парадоксом: с одной стороны, белая, умная и образованная, с другой — провинциальная и наивная.

— Посмотрите, как одевались женщины в былые времена, — сказала Пэм Вестон, — и вы увидите, какими порабощенными они были. Все эти корсеты, шнуровки, тонюсенькие талии! Хорошо, что сейчас настали времена, когда женщина просыпается и надевает то, что она хочет. Мы больше не позволяем этим шовинистам-дизайнерам диктовать нам моду!

— Моя лучшая подруга, — тихо вставила Дебора, — создает потрясающие платья. Она даже сама расписывает ткани.

— Обожаю расписанную ткань! — воскликнула девушка с факультета бизнеса и управления. — Я раньше тоже пробовала расписывать ткань, но краска не держалась.

— Сара нашла способ, как с этим бороться. Она очень смекалистая, особенно что касается рукоделия. Ее ткань — настоящее произведение искусства. Не удивлюсь, если в один прекрасный день она станет знаменитой.

— А она может сшить мне платье? — поинтересовалась та же девушка. — Конечно, я заплачу ей за работу.

— Да, но Сара не здесь. Она в Кении.

— Африканский стиль. Еще лучше!

— А что твоя подруга делает в Кении? — спросила Пэм Вестон. — Она в Корпусе мира?

— Она там живет.

— Белые используют Восточную Африку в своих интересах уже достаточно давно, — сказала девушка с политологического факультета. — Твоя подруга должна оставить Кению ее народу.

231