Мираж черной пустыни - Страница 201

201

— Вот это я, — показала она одну из фотографий Кристоферу, на которой была запечатлена маленькая девочка в забавной одежде и старомодном шлеме от солнца. Эту девочку она идентифицировала с собой — не осознавая при этом, что и вправду на нее очень похожа. Девочка сидела среди деревьев, рядом с белокурой женщиной с печальными глазами, и держала на коленях обезьяну. Что-то было в их лицах, что заставляло Дебору часами смотреть на них; обе они выглядели такими несчастными. На обратной стороне фотографии была надпись: «Роуз с дочерью, 1927 год».

— О! — воскликнула Дебора, вытаскивая из коробки тоненькую книжечку. — А вот кем можешь быть ты! Видишь? Ты даже похож на него!

Кристофер с удивлением рассматривал книжечку, которую протягивала ему Дебора, — очень похожую на ту, которую его мать носила с собой столько лет. Он уставился на лицо на фотографии.

— Кто это? — спросила Дебора. — Ты можешь прочитать имя?

Кристофер был ошеломлен. Человека на фотографии звали Дэвид Матенге.

— Но это же твоя фамилия! — воскликнула Дебора. Она не очень разбиралась в фамилиях и семейных отношениях, не понимала, что у нее должна быть другая фамилия, не такая, как у родителей ее матери. Дебора ничего не знала про брак и про отцов, что женщины меняют свои фамилии, когда выходят замуж. Она полагала, что у всех матерей и дочерей такая же ситуация, как и у них.

Кристофер не мог оторвать глаз от фотографии. Да, он и вправду был очень похож на этого мужчину, но больше его поразило другое: в пропуске было указано место проживания владельца — это был округ Найэри. Были еще и имена его родителей — вождь Кабиру Матенге и Вачера Матенге.

Кристофер ничего не знал о своем собственном отце — ни как его звали, ни кем он был, ни когда и почему умер. Его мать наотрез отказывалась говорить о нем. Когда она рассказывала разные истории Кристоферу и Саре, сначала в лагере Камити, который Кристофер почти не помнил и в котором родилась его сестра, а потом в лагере Хола, где они прожили пять лет, то в ее рассказах фигурировала лишь его бабушка-знахарка, и вождь, который жил давным-давно, самый первый Матенге.

Но этот человек, Дэвид…

— Можешь оставить себе, если хочешь, — великодушно разрешила Дебора, заметив, как жадно он схватил книжечку.

Мальчик аккуратно спрятал ее за поясом своих шорт.

Только Дебора полезла в ящик за очередным сокровищем, как чей-то силуэт вдруг закрыл свет, льющийся в комнату из открытой двери.

Мона не могла поверить своим глазам.

Комната, которую она заперла девять лет назад, стояла теперь открытая, освещенная светом, льющимся из коридора. Знакомые вещи, так давно не виданные ею, теперь, казалось, разом набросились на нее, принесенные безжалостными волнами памяти. Трюмо ее матери, за которым Роуз часами сидела, не обращая на нее никакого внимания, в то время как Нджери расчесывала ее длинные платиновые волосы. Кнут Валентина на стене с ручкой из кости носорога — символ его абсолютной власти над ней и над Белладу. Большая кровать с балдахином, на которой были зачаты поколения Тривертонов — сама Мона, еще в Англии, сорок пять лет назад, и Дебора, ее дочь, в ту ночь, когда погиб Дэвид.

Ошеломленная Мона опустила глаза и увидела маленькую босую девочку с загорелыми руками и ногами и копной черных волос, которая подняла свое лицо навстречу свету, как скромный лесной цветочек.

— Здравствуй, мама, — произнесла девочка.

Мона же будто потеряла дар речи. Девять лет назад она закрыла эту дверь и повернула ключ в замке, навсегда спрятав внутри все свои невыносимые воспоминания, накрепко заперла всех преследующих ее демонов. Она вышла тогда из этой ужасной комнаты, с ее пыльными секретами, женщиной, свободной от своего прошлого. И могла чувствовать себя в относительной безопасности лишь тогда, когда знала, что этих демонов никто и никогда не выпустит на свободу.

Но сейчас дверь в комнату была широко распахнута, из нее изливалась угроза. Хрупкая безопасность Моны была нарушена маленькой девочкой, которая появилась на этот свет лишь потому, что Дэвид погиб.

— Да как ты посмела! — закричала Мона.

На лице Деборы появилось выражение растерянности.

— Я просто показывала своему новому другу… — только и успела она сказать, потому что мать наклонилась, больно ухватила ее и рывком подняла на ноги. Дебора от неожиданности вскрикнула. Когда мать принялась бить ее наотмашь, она попыталась закрыться рукой.

— Нет! — закричал Кристофер на суахили. — Перестаньте!

Мона подняла глаза и в свете, падающем из коридора, разглядела африканского мальчика. Она уставилась на него, рука ее разжалась и выпустила Дебору.

Мона озадаченно нахмурилась.

— Дэвид? — прошептала она.

И тут на нее разом нахлынули воспоминания — старые, запрятанные в самой глубине ее сознания: пылающая хижина, ожерелье из Уганды.

Казалось, комната закачалась. В груди вновь нарастал ком невыносимой боли, поднимался кверху, к горлу, душил ее. Она схватилась за дверной косяк.

Дебора, потирая руку и изо всех сил стараясь не плакать, принялась объяснять:

— Это мой лучший друг, мама. Его зовут Кристофер Матенге, он живет со знахаркой — она его бабушка.

Мона не могла дышать. Она прижала руку к груди. Сын Дэвида!

Кристофер расширившимися от страха глазами смотрел на женщину, стоящую в проеме двери. Она странно смотрела на него полными слез глазами, затем шагнула к нему, и он отступил.

— Дэвид, — прошептала она.

Он вспомнил о книжечке, заткнутой у него за поясом. Мона протянула к нему руку, и Кристофер подался назад, споткнулся, ударился о кровать.

201