Мираж черной пустыни - Страница 172

172

Но Дэвид знал, что Джеффри Дональд далеко не дурак; напротив, он очень хитер, и именно поэтому с ним всегда надо держать ухо востро. Это была лишь одна из причин, почему Дэвид ненавидел Джеффри. Другая причина — его тесная дружба с Моной. Дэвид прекрасно видел, что этот человек пытается управлять ее жизнью, вечно дает ей ненужные советы, критикует все, что бы она ни делала. Дэвид никак не мог понять, почему Мона все это терпит. Его раздражало, что Джеффри вечно торчит в Белладу; создавалось впечатление, что он гораздо больше времени проводит с Моной, чем с собственной женой. Но больше всего Дэвида бесило то, как Джеффри иногда смотрел на Мону.

Дэвид вдруг вспомнил, как Джеффри и Мона катались однажды на лошадях на поле для игры в поло. Мона упала с лошади, а Джеффри поднял ее и поцеловал.

Дэвид с силой сжал руль.

Некоторым африканским солдатам, которые во время войны побывали в Европе, довелось спать с белыми женщинами. В основном это были проститутки, но были и нормальные женщины, которыми двигало любопытство и желание попробовать секс с черным мужчиной. Кроме того, им были незнакомы расовые предрассудки, которые большинство белых кениек впитали с молоком матери. Так вот, эти солдаты потом говорили своим чернокожим товарищам по бараку, что европейские женщины более отзывчивы на ласки, их легче удовлетворить, чем африканок, а все потому, что они не подвергались операции ируа. А самое главное, бахвалились солдаты, европейки просто в восторге от любовного мастерства африканских воинов.

Эти разговоры вызывали отвращение у Дэвида, душа и тело которого сгорали тогда от страсти к Ваньиру. Да и после войны он осуждал тех мужчин, которые привезли с собой европейских жен. Он считал это оскорблением по отношению к африканским сестрам.

Завидев собравшихся на обочине людей, Дэвид сбросил скорость, и через несколько метров машина остановилась. Оглядев собравшихся в поисках Моны, он заметил с негодованием, что толпа была четко разделена на черных и белых: первые сидели прямо на земле, под палящим солнцем, тогда как вторые с комфортом устроились на стульях в тени. Ему говорили, что после церемонии в отеле «Норфолк» будет угощение для участников, при этом в элегантный ресторан будут допущены только белые, туземцам же отведут места снаружи, на лужайке. «Вот вам и расовая интеграция», — с горечью подумал он.

Наконец он увидел Мону, которая сидела прямо у импровизированной сцены.

Дэвид не отрываясь глядел на нее, и в памяти его вновь возникло то утро, шестнадцать лет назад, когда он увидел Мону и Джеффри, катающихся на лошадях. Он и сейчас будто видел их перед собой, как они стояли тогда, обнявшись, прижавшись друг к другу губами. Мужчины кикую, благодаря контактам с европейскими женщинами открывшие для себя поцелуи, заявляли, что это величайший дар цивилизации.

Дэвид наблюдал за тем, как Мона украдкой ищет кого-то глазами. Взгляды их встретились, и на ее губах мелькнула улыбка. Ему даже показалось, что на ее лице появилось выражение облегчения, будто она за него волновалась.

Он проклинал свои чувства к ней; они казались ему предательством по отношению к своему народу.

Толпа вяло аплодировала нудной речи Джеффри, а Дэвид в очередной раз пытался проанализировать и понять свое растущее влечение к Моне Тривертон, а поняв, придумать, как же ему избавиться от этого запретного желания.

Будучи думающим и образованным человеком, Дэвид Матенге верил в то, что любую проблему можно решить рациональным и сознательным путем. Он говорил об этом и на встречах Кенийского Африканского Союза, призывая своих товарищей не идти по пути терроризма, объясняя им, что, как он сам собственными глазами наблюдал в Палестине, такие действия лишь провоцируют ответное насилие, приводящее к непрекращающейся войне. «Мы должны завоевать уважение всех наций мира, — постоянно повторял он. — Если мы хотим добиться своего и управлять своей страной сами, как это делают другие, мы обязаны добиться этого достойными методами. May May ведут нас к позору. Я не хочу, чтобы ухуру досталась нам таким путем. May May не должны победить». Только так, считал он, можно избавить Кению от ненужного насилия, наводнившего ее. Тем же способом Дэвид надеялся избавиться и от своих ненужных чувств к Моне.

Когда в нем впервые возникло это желание? Он не знал. Вероятно, второе рождение этого непрошеного чувства произошло после того, как умерла его любовь к Ваньиру, когда шесть лет назад она своим резким голосом, безапелляционными высказываниями, нескрываемым презрением к его вере в мирную революцию сама изгнала из его сердца любовь к ней. Да, наверное, именно тогда, когда его сердце внезапно опустело, лишилось желания и любви к жене, и ему стало холодно и одиноко, он и стал уязвим. «Но почему именно Мона Тривертон?» — спрашивал он себя. Женщина, которая, по сути, была его врагом. Почему он не подарил свою любовь одной из незамужних женщин, которых так много в их деревне? Любая из них была бы счастлива угодить ему, и немало среди этих женщин было молодых и красивых. Так почему же он выбрал эту белую женщину, которая по африканским канонам красоты была слишком бледна и худа и которую он когда-то ненавидел всей душой? Женщину, жившую по чуждым ему законам, не знавшую и не понимавшую жизнь кикую?

«Я мог бы научить ее», — нашептывало ему предательское сердце.

Но если бы все было так просто! На пути к исполнению той невозможной фантазии, которую лелеял Дэвид, лежали совершенно непреодолимые препятствия.

Мужчины кикую, которые женились на белых женщинах, исключались из племени и лишались прав на наследство, потому что мужчина кикую не мог ложиться с необрезанной женщиной — это было строжайшее табу. Такой мужчина покрывал позором себя и свою семью, бесчестил имя своего отца и своих предков. Дэвид знал, что, если его мать заподозрит, что он испытывает чувства к белой женщине, это будет для нее тяжелым ударом. И удар окажется в тысячу раз более тяжелым, если она узнает, что именно эту женщину она прокляла вместе с другими в рождественскую ночь тридцать четыре года назад.

172